Родить и проститься. История одной матери

«14 ноября у меня умер новорожденный сын. Я знала, что так будет. У малыша была мультикистозная дисплазия единственной почки — порок, несовместимый с жизнью. Но я верила, молилась и ждала этого ребенка...»

Такое сообщение я получила чуть больше недели назад от незнакомой женщины. Мы стали говорить... И для меня эта история оказалась не о смерти. Она о жизни и о любви. О силе человеческого духа и самом человеке. Который часто оказывается лучше и мужественнее, чем он сам о себе думает. А еще — о милости Божией, Его помощи и чуде. О том, что чудо это — не всегда то, что мы себе желаем и просим... И о благодарности.

«Самый главный вопрос — пол ребенка»

— Пусть мой мальчик меня простит, но мы его рожать не планировали, — начала свой рассказ Людмила.

Малыш стал вторым ребенком в семье. За 11 лет до этой истории в семье появилась на свет девочка.

— Я абортов не делала, но детей мы с мужем больше не хотели, — признается Людмила. — Думали, как многие: «Одного бы вырастить». Да и с одним ребенком очень удобно. Но, с другой стороны, меня всегда это тяготило — что я вот так избегаю еще малышей...

Дочь Людмилы мечтала о братике или сестричке. Как-то на Новый год она загадала желание. И в один прекрасный день тест на беременность показал ее маме две полоски.

— Это стало для нас с мужем шоком, — вспоминает Людмила. — Люди ведь как-то готовятся. Мужчины не курят, женщины едят полезные продукты. А мы не ждали, не гадали. К тому же это был март 2022 года. В феврале началась спецоперация. Мы живем в маленьком поселке Брянской области прямо на границе. Видели и слышали, как все едет, летит... Сейчас попривыкли. А тогда я испугалась: «Какая беременность?!» Но потом, конечно были рады. Я стала воспринимать это, как благословение. И, как это ни странно, вся моя история — это история помощи Божией...

Беременность протекала прекрасно. Первый скрининг не показал никаких отклонений, и Людмила выдохнула.

— Помню, было лето, — рассказывала Людмила. — Я ухожу в декрет... На работу не надо. На улице теплынь. Я много гуляю, меняю эти платья просторные и летящие... Ем клубнику. Очень хорошо ее помню — эту клубнику... Жду второй скрининг. Самый главный для меня вопрос — это пол ребенка. Родня тоже ждет — кто там у нас?

...Настал день УЗИ. Врач долго водила датчиком по животу, вглядывалась в монитор и напряженно молчала. А потом сказала, что у Людмилы маловодние, и что ей не нравятся почки ребенка. Нужно ехать в Брянск.

— Я пыталась расспросить врача, что у меня, но она все повторяла: «Я не буду вам ничего говорить! В Брянск!» Наверное, не хотела брать на себя ответственность...

«Почему он не имеет право на жизнь?»

Людмила начала искать в интернете информацию о маловодии и почках.

— Я же была совсем не в теме. Думала: «Ну, почки, подумаешь. Один орган. Вылечим как-нибудь». А оказалось — это тянет за собой вообще все... Я даже не знала об абортах по медицинским показаниям, что уж говорить. И если до этого я волновалась, то сейчас надо мной как будто бы нависло черное облако. Ни вдохнуть — ни выдохнуть. И это стало для меня большой встряской.

До этих дней Людмила была в храме нечастым гостем. Нет, она никогда не отрицала Бога, в большой праздник могла пойти — поставить свечку, изредка исповедовалась и причащалась. Но так, чтобы жить церковной жизнью — нет. Да и муж не очень одобрял ее редкие порывы.

— А тут я побежала в храм... Народу было мало, и я впервые за долгое время исповедовалась, — вспоминает она. — Это была долгая и, наверное, самая искренняя моя исповедь. Причастилась. И стало легче. Батюшка, отец Димитрий, благословил меня на поездку в Брянск. Сказал зайти там в Тихвинский храм, где служит его собственный духовник.

В Брянске, перед решающим УЗИ, Людмила тоже исповедовалась и причастилась. Приложилась к иконам, плакала, молилась, чтобы Господь сотворил чудо, и ее сын оказался здоров.

— Но в какой-то момент у меня возникло чувство, что меня ТАМ не слышат. Что закрыта дверь в будущее.

УЗИ показало, что у ребенка нет одной почки, а вторая не работает. Отсюда и маловодие. Воды — это результат жизнедеятельности плода.

Врач объяснила Людмиле, что прогноз очень неблагоприятный. Ребенок жить не будет. И беременность может в любой момент замереть.

— Но я ей очень благодарна. Она говорила спокойно, доброжелательно. «А есть надежда, что случится чудо?» — спросила я. — «На чудо всегда есть надежда…» И когда я объяснила, что хотела бы доносить ребенка, она ничего плохого мне не сказала: «Это ваше право».

Мы продолжаем говорить... Мне важно услышать, почему же, в конечном итоге, Людмила решила оставить ребенка? Что стало решающим? Что потом даст ей силы дойти до конца?

— Хоть я и не была воцерковленным человеком, все равно боялась Бога, — говорит она. — И потом, это же человек. У него все есть — руки, ноги, голова. Почему он не имеет право на жизнь? Даже на самую короткую... Это мой сын, я его уже люблю. Как я могу с ним расстаться таким вот образом?

Абортное мышление

— Конечно, было нелегко, — признается моя собеседница. — Как и все, я была уверена, что с нами такого никогда не случится. Это из какой-то чужой и другой жизни.

Людмила и роптала, и в сердце ругалась с Богом, тут же молилась и опять ругалась. Спрашивала: «За что?»

— Не то, чтобы я была безгрешной... Но вон та пьет, курит, гуляет. И рожает здоровых детей. У меня один муж — мой единственный мужчина. Ну и так далее... Почему мы?... И я вдруг четко поняла одну вещь. Нет никаких гарантий! От такого не застрахован НИКТО!...

Уже зная точно диагноз ребенка, Людмила начала искать информацию. И увидела, что ее катастрофически не хватает.

— Нет ничего спокойного, поддерживающего. На форумах одни страшилки и полная безысходность. А мне необходимо было найти хоть какой-то пример женщин, которые доносили такого ребенка, родили и что-то делали дальше. Но находила только истории тех, кто прерывал. У нас в стране какое-то абортное мышление. Таких детей не считают за людей. Они не могут просто родиться и умереть тогда, когда им нужно.

Когда Людмила объявила участковому гинекологу о своем решении, та отнеслась с пониманием.

— «Хорошо, мы будем вас вести», — сказала она. И до конца делала все, что должна при обычном ведении беременности — анализы, обследования. И я ей очень благодарна, — говорит Люда.

«Я хотела, чтобы сын почувствовал солнце и ветер»

Людмила много молилась и, несмотря ни на что, старалась верить в чудо. А рождение ребенка живым в такой ситуации — уже из области чудес.

— Я старалась чаще причащаться. Стояла на Литургии и говорила своему малышу: «Так, давай просыпайся». И он начинал шевелиться. И шевелился до самого конца. А мне говорили, что из-за маловодия он не будет двигаться... И мне, и ему на службе было хорошо. Когда «накатывало», даже муж, который раньше посмеивался, говорил: «Так, все — иди в храм!»

За это время они с супругом еще больше сблизились. Много гуляли вместе. Ездили на рыбалку, в лес за грибами.

— Я хотела, чтобы мой сын почувствовал все это — солнце, воздух, ветер, деревья... И сама старалась жить... Жить! Я ходила в этих красивых летящих платьях. И ела клубнику! Как тогда, вначале, когда ничего еще не знала.

Побывали они с мужем и в Москве. Попали к мощам Матронушки.

— Я сильно молилась, но когда вышла, сердцем почувствовала — нет! Не будет жить мой ребенок. Даже обратно хотела зайти, но побоялась. А потом взяла себя в руки: «Так! Если я буду с Богом, все будет, как нужно!» Потом поехали в Филатовскую больницу. Врачи отнеслись к нам с большим сочувствием. Они как будто старались найти хоть что-то, чтобы зацепиться. Но нет... У сына не развивались и легкие. С этим мы и вернулись домой...

Бабушки с обеих пытались ее понять. Но однажды мама Людмилы с болью сказала: «Если бы ты раньше сделала аборт, ты бы уже все пережила…»

— Но чаще они молчали и старались как-то поддержать. Сложнее было с дочкой, — признается Людмила. — Она очень обиделась на Бога. Дочь же загадала желание, и когда я забеременела, радовалась: «Чудо, чудо!» А потом уже, после всего, плакала: «Почему Он не помог?! Не хочу теперь ходить в храм!» Я за нее очень молюсь...

«Люда, что ты хочешь?»

Еще Людмила молилась, чтобы смочь ей родить самой. Первая ее беременность закончилась кесаревым сечением. И теперь врачи даже слышать не хотели ни о каких естественных родах.

— Но мне казалось, что кесарево приблизит смерть моего сына. При естественных родах он был бы со мной столько, сколько нам суждено... И родился бы, когда сам посчитал нужным. И я не хотела, чтобы пока лежу под наркозом, малыша моего куда-то уносили. Я хотела сразу его увидеть, взять на руки...

Тем временем нужно было заранее что-то решать. У Людмилы практически не было вод, и ребенок мог в любой момент погибнуть. Но даже найти врача, который взялся бы хоть за какое-то родоразрешение, зная, что новорожденный может умереть в процессе или сразу после, оказалось огромной проблемой.

— Никто у нас не хотел портить себе статистику смертью моего ребенка.

Зная все эти сложности, Людмила заранее искала тех, кто примет у нее роды. В итоге ей посоветовали врача-акушера опять же в Брянске. Она посмотрела ее в 25 недель и сходу сказала: «Прерывай! Там 700 грамм всего. Сделаешь и забудешь!»

— Это так странно, — говорит Людмила. — Люди думают, что можно вот так убить ребенка и забыть... И что это вообще не ребенок. Столько-то грамм — еще не человек. А на грамм больше — человек. Больной — не человек. Здоровый — человек. И больного вынашивать «не рационально». Не рационально тратить на него лекарства, аппаратуру, нервы... Врачи в голос говорят о том, что мать может умереть в родах, но никто почему-то не упоминает, что можно умереть при прерывании на поздних сроках. Все говорят о «сделаешь аборт и забудешь», но мало кто — о том, что это не забыть. Это боль и дыра, которую не залатать ничем. Отправляют домой после аборта и живи, как хочешь.

Тогда, услышав эти слова про 700 граммов, Людмила почти отчаялась. Но Господь как будто вел ее за руку. Так она говорит.

— Когда я опять приехала в Брянск уже на третий скрининг, я попала к тому же врачу. Она удивилась: «Это ты? Я думала ты уже все решила!» — «Я и решила…» Она на меня так внимательно посмотрела: «Люда, зачем тебе это надо? Чего ты хочешь?» — «Я хочу увидеть его живым и попрощаться. Сказать ему: "прости"...» Мне кажется, она меня не поняла. Но ответила: «Ладно, Люда! Лежи у нас до 37-й недели, там будем кесарить».

А за два дня до кесарева сечения та врач подошла к Людмиле и сказала, что принять роды они у нее не могут. Переполнена детская реанимация. Поэтому ее перенаправят в перинатальный центр. Там ей предложили попробовать родить самой. Это и случилось на 39-й неделе беременности. Вопреки всем прогнозам.

— Это была милость Божия. Я все время молилась: «Господи! Управь! Не дай мне совершить греха и приблизить дату смерти моего малыша!» И Он меня услышал!

«Мы сделаем все для тебя и твоего ребенка»

— И дальше Господь так и был рядом, — говорит Людмила. — Я очень не хотела рожать ночью — но так и случилось. Я не хотела рожать на выходных, думала, что никого не будет — родила в субботу... Было тихо, спокойно. Кроме меня рожениц не было, и все внимание было мне одной. В какой-то момент врач-мужчина спросил меня: «Ты знаешь все, что тебя ждет?...» — «Да!» — «Ты что, баптистка?» — «Да нет, православная…» — «У тебя новый муж, и тебе надо родить любой ценой?» Он тоже не понимал, зачем мне это надо. Но сказал в конце: «Мы сделаем все для тебя и для твоего ребенка!»

…Когда малыш родился, мне положили его на живот. Делали все, как с обычными детьми. Да он и был — обычный, живой ребенок... Только маленький немного. 2400 граммов. И не закричал... Он был так похож на нашу старшую дочь, на мужа... Наш! Что я чувствовала?... Я чувствовала, что это мой сын и я его люблю. А еще я благодарила Бога за эту встречу.

Это было 12 ноября. Через два часа в реанимации Людмила крестила своего сына мирским чином. И почти сразу позвала местного священника, чтобы он восполнил крещение. Она чувствовала, что так надо.

Мальчику дали имя Егор. Так захотел муж. Через два дня, 14 ноября, сын умрет. А потом они случайно узнают, что 16 ноября, еще через два дня — память святого Георгия Победоносца. И это тоже, наверное, был промысл Божий...

Но это будет позже... Сейчас состояние малыша было критическим.

В короткие два дня жизни сына Людмилу пускали к нему в реанимацию. Она стояла, смотрела на него. Говорила с ним. Рассказывала, как они с папой его любят. Старалась отдать ему все свое материнское тепло. И в какой-то момент Егорка открыл глаза.

— Оказалось, они у него — карие. И в них — огромная пустота. Я почувствовала, что ему плохо. Он маленький, слабый. А тут — дренаж, насос какой-то... И я начала молиться: «Пресвятая Богородица! Мой сын мучается, будь рядом! Сделай так, как лучше ему... Господи! Да будет воля Твоя!» И скоро у сыночка остановилось сердце. Правда, его 15 минут еще реанимировали.

«Это наш сынок»

— В России странные законы. После смерти моего сына отдали на вскрытие. Если бы прожил семь дней — этого бы не делали. Ребенок в 700 граммов — человек, а если меньше — уже нет. Есть какой-то закон, по которому мне нельзя было сделать в больнице фотографию сына. Я очень жалею, что у меня ее нет…

Людмила молчит... Мы подходим к одному из самых тяжелых моментов. Морг... Наверное, для всех это самое страшное место на земле.

— Да, это было самое страшное — забрать из морга. Я думала, что вынесут моего мальчика, и я не переживу. Тут же упаду в обморок... Муж никакой. Все время молилась про себя: «Господи, помоги!...» Но принесли, положили в гробик. Муж посмотрел и сказал: «Вот... Это наш сынок!» И нас обоих отпустило. Какое-то чувство легкости. Супруг мой даже сам машину вел, а думала — не сможет…

Мы опять молчим... Все это очень больно. Я уже жалею, что из-за меня Людмиле приходится мысленно возвращаться в те дни. Но она говорит сама:

— Знаете, о чем я еще все время думала с той самой девятнадцатой недели, как только узнала диагноз?... Что я приеду домой с мертвым ребенком... Что будет гробик его стоять. Это так страшно... Потом смирилась: «Господи, да будет воля Твоя!» И как только я смирилась, все и устроилось.

Людмила живет в поселке, а мама ее — в деревне. И там, и там есть кладбище. Но рядом с Людой — большое, больше похожее на городское. «Холодное такое», — говорит она. И из родных там не похоронен никто. А рядом с ее мамой — маленькое, сельское. И там — бабушки лежат, другая родня.

— Я не знаю, поймете ли вы меня... Но то кладбище такое теплое, уютное. И там — не о смерти, а о круговороте жизни... Озеро, птицы поют, наши все там. Егорка не будет там один. И мама сказала, что до похорон мой сын будет у нее дома. Но дальше — еще больше. Я позвонила отцу Димитрию, который тогда в самом начале благословил меня ехать в Брянск на обследования. «Все, умер!» А он сказал слова, которые поймет только верующий человек: «Слава Богу!» И велел гроб к нему в храм привозить. Там он и будет стоять до отпевания. Я сначала растерялась. У нас же неверующая родня. Не поймут. Один, в храме... Зачем? Для них это дико. Но батюшка отмахнулся: «Что ты со своим земным!...»И мама моя сразу согласилась, что так будет лучше.

«Люда! Ты все сделала правильно!»

Отпевание... Было трудно. В какой-то момент Людмиле начало казаться, что это все не про нее и происходит не с ней. Одновременно у нее прибывало молоко.

— Я смотрела на сына, а оно прибывало и прибывало... Текло... А кормить мне было некого... Когда позже оно ушло, стало, конечно, легче.

Но в то же время, Людмила вспоминает, что не было полного отчаяния и состояния вселенской скорби. И одновременно с нереальностью происходящего приходило осознание, что это ее малыш. Муки и смерть закончились. Началась его вечная жизнь Там.

— В храме, конечно, намного проще проживать все это, — признается она. — Даже нашим родственникам, которые до этого были далеки от Бога, здесь в тот момент было хорошо. Люди совершенно не церковные, они молились, ставили свечи... И потом ко мне подошел свекр, человек старой старой советской закалки, коммунист, и сказал: «Молодец, Люда! Ты все правильно сделала!» Мне все так сказали. А ведь вначале они все были за прерывание: «И жили бы, как раньше. Как будто ничего и не было». А когда увидели нашего Егорку, поняли, что это человек! И он у нас есть! И это все было! Это наша жизнь!

Людмила и сама знает, что все сделала правильно. Она приняла волю Божию о себе и своей семье. Она прожила вместе со своим сыном столько, сколько было суждено. И этот цикл был полным. У нее есть свидетельство о рождении и тут же — свидетельство о смерти. И даже тест на беременность она бережно хранит.

Жалеет что нет фото и бирок. Таким детям их не дают. Не дают!

— Мой сын многое успел. Он был с нами все девять месяцев. Он был любим. Он ходил в храм вместе со мной. Когда я причащалась, его тоже касалась эта Благодать. Я встретила его и простилась с ним. У меня есть могила, где я могу поплакать и поговорить с ним. Есть храм, где могу за него молиться... А еще у меня есть память... Я помню музыку, которую слушала во время беременности. И сейчас, когда слышу, радуюсь. Я помню запах мыла в роддоме и обожаю его! И я помню моего сына живым!... У нас есть любовь... И есть Бог, Который помог нам дойти до конца. И есть маленький защитник на Небе — наш Георгий. А еще отец Димитрий сказал слова, которые мне очень греют душу: «Ты Егора сохранила, и у тебя с сыном будет встреча так встреча! О, какая встреча!...»

«Я верю, что многие готовы родить такого ребенка...»

...Наверное, это было бы хорошей концовкой истории. Но мы с Людмилой продолжаем говорить. Мне хочется узнать, изменила ли эта история что-то в ней, в ее жизни? Как она теперь отвечает себе на вопрос: «Зачем все это было?»

— Зачем?... Если честно, я до сих пор ищу ответы, — признается она. — Потому что дать, когда мы не ждали и не просили, а потом сразу забрать — это больно. Но я поняла, что хотеть детей — это правильно, это по-Божьи. Я же после старшей дочки не хотела. А сейчас хочу. И очень жалею, что в свое время не родила одного или двух. Нет, я не брошусь сейчас беременеть, чтобы родить кого-то вместо него. Я хочу отгоревать, «прожить» с моим сыном полный цикл, как говорят психологи: «Зиму, весну, лето, осень». Я сейчас выхожу на улицу и думаю: «А каким бы был сейчас Егорка? Как бы мы с ним гуляли?»... А потом, если Бог даст, я рожу... Что еще?... Я поняла, что мне нужно становиться мягче, дарить людям больше любви. Мужу, дочке... Ведь все очень хрупко... Кстати, муж стал по-другому относиться к Богу. Был на службе. Спросил меня, что нужно делать, чтобы подготовиться к Причастию.

Людмила говорит, что эта история свела ее с прекрасными людьми, которым она очень благодарна.

— Я благодарна врачам... Они меня не понимали, но сделали для меня все, что могли. Я благодарна людям, которые за меня молились. Без них, я бы не смогла дойти до конца. Матушке Юлии Мартыненко. Она очень меня поддержала и прислала поясок Богородицы из Дивеево. Я его носила всю беременность... Я очень благодарна Кристине Велигош — многодетной маме и блогеру. Она тоже потеряла ребенка, и у нее одна из дочерей — с особенностями... Она и ее подписчики тоже меня поддерживали... Я особо благодарна волонтеру фонда «Жизни луч» Марине Седовой. Она буквально держала меня за руку весь этот период. И я благодарна Богу. Он дал силы. Помог доносить и увидеть сына живым...

...Я слушаю. Думаю обо всем этом и восхищаюсь мужеством Людмилы. Вот так искренне решиться рассказать о сокровенном не все могут. Да и не готовы пока у нас в стране к таким историям.

— Да, многие люди не готовы к подобной информации, — соглашается она. — Им кажется, что я обрекла своего ребенка на муки, не прервав беременность. Но они не понимают, насколько страшны и мучительны и для ребенка, и для мамы те же аборты на поздних сроках. Это же человек, почему он не может прожить отведенную ему Богом жизнь? Мне кажется, у нас в этом отношении нужно многое поменять. Пока этим занимается только «Дом с маяком». Но я верю, что многие женщины по всей стране готовы выносить ребенка, даже если его ждет «неблагоприятный прогноз». Предоставьте только нормальную информацию, утешьте, обогрейте. Дайте по-человечески родить, подскажите, поддержите, помогите проститься со своим малышом. А не вот это: «Только не смотри на него!» Но как жить, если не увидеть своего ребенка?... И у многих хватит сил. Особенно, если положиться на Бога! Поэтому я и захотела поделиться своей историей.

https://dzen.ru/pravmir.ru