Родной язык – твоя душа, твой мир, твой луч!

А. И. Куприн, который, как известно, не принадлежал к сторонникам русского национализма, был, тем не менее, одним из ревностных его приверженцем в вопросах языка, допуская крайние меры в защите чистоты его от всевозможных влияний как извне, так и внутри, от представителей так называемой пятой колонны.

Характерно, что история отечественной словесности украшена именами выдающихся людей, чьё этническое происхождение имеет мало общего с летописью государствообразующего народа. Это и Пушкин с его Африкой, Лермонтов с Шотландией, Даль с Данией, Фет с Германией и т. д.

Могли ли нерусские гении русской литературы предположить, что через непродолжительное по историческим меркам время настольной книгой отечественных филологов будут «Основы теории литературы» Леонида Ивановича Тимофеева (1903 – 1984), советского академика, братья которого воевали в армии Деникина и умерли в эмиграции? Вот образец его литературных (или окололитературных) достижений: «Целостное понимание жизненного процесса в единстве его элементов, в его диалектическом развитии есть возможность, которая каждый раз по своему, с самой различной степенью приближения к этой возможности, осуществляется в действительности, т. е. в данном случае в искусстве того или иного исторического периода» (Л. И. Тимофеев. Основы теории литературы. М., 1959 г.). И это педагог МГУ, переводчик и комментатор «Слова о Полку Игореве», потомственный москвич и, конечно же, наиболее осведомленный человек своего круга и своего времени!

Отрадно, что в наши дни издаётся, хотя и ограниченными тиражами, отдельные источники и издания «золотого века русской литературы, доступ к которым был практически невозможен во времена «эпохи Тимофеева».

Так, издательством «Русская цивилизация» в течение вот уже нескольких десятилетий осуществляется печатание трудов русских учёных, одно из первых мест, среди которых бесспорно занимает Александр Семёнович Шишков (1754 – 1841), адмирал, министр народного просвещения, президент литературной академии Российской империи во времена царствования Николая Первого. В его блестящих работах непременно присутствует религиозный элемент, а аромат строчек и предложений напоминает благоухание церковных проповедей под куполом православного храма: «Сколько забот, сколько беспокойств на сей обитаемой нами земле! Здесь то мирские попечения, то обширные намерения, от коих надеется человек получить славу; там учёные и трудные изыскания, чтобы наслаждаться, наконец, громкими именами: где расчётливые люди гонятся смело за каким-то убегающим от них добром, в надежде вкушать некогда спокойствие в недрах изобилия». (А. С. Шишков. О бессмертии души || Огонь любви к Отечеству. М. Институт русской цивилизации, 2011).

А. С. Шишков проводил работу по продолжению начатого ещё по указу Екатерины Второй словаря фундаментального русского языка в контексте европейских и мировых языков с целью доказательства первородности языка славянского. В наши дни эту работу продолжает Николай Николаевич Вашкевич (1941 г. р.), учёный -лингвист, выпустивший в свет исследования гигантского по размеру объёма, к сожалению, ограниченным тиражом.

К периоду конца XIX – началу XX века русская литература хотя и постепенно теряла органическую связь с Матерью-Церковью, но в значительной степени «сохраняла очарование прозы с оттенком поэзии».

Так, русский прозаик и драматург Игнатий Николаевич Потапенко (1856 – 1929) в литературном приложении к журналу «Нива» за 1910 год в рассказе «Особые соображения» следующим образом описывает жизнь петербургских чиновников: «Аристарх Никандрович Мериносов, имевший в петлице Станислава отдалённой степени и пройдя строгую чиновничью школу, всегда имел перед своими внутренними очами служебную лестницу и законом предусмотренные прыжки с самого низу на самую верхнюю ступеньку считал непростительным нарушением порядка».

Как это контрастирует с «достижениями» прозы периоды 1920-х годов, когда, например, в статье «Помои из окна» («Делегатка», №16, 1928 г., с. 5) некая м. Пабакова сообщает: «Многим работницам известно, что по текстильным фабрикам проводится конкурс на лучшую казарму и камору». Ещё ярче дух времени выражался в стихах, написанных по вопросам текущей производственной жизни: «Не в кабинете, – за станком, вся в краске, стружках или вате, под ситцевым тугим платком – работница – изобретатель. Товара нового поток куда дешевле будет стоить».

Вспомним, что о русской женщине писал А. С. Пушкин: «… С какою гордостью небесной земли касается она! Как негой грудь её полна! Как томен взор её чудесный!… Но полно, полно перестань, Ты заплатил безумству дан».

Действительно к 1917 году русская литература исчерпала ресурс «безумства» и закончился праздник Русского Слова, сузивший диапазон высоких устремлений и чувств, уступив место односложным куплетным конструкциям типа «хлебом полнятся колхозные амбары, хорошо жить стало на Дону». Сложенная по указу сверху песенка совпала по времени с периодом голода в большинстве областей страны, что вызвало к популярности ёмкую по содержанию поэтическую композицию с менее оптимистическим содержанием и с применением нелегитимных выражений: «Слева молот, справа серп – это наш советский герб. Хошь ты сей, а хошь ты куй, всё равно получишь… фиг».

Вместе с тем русское слово пробивало себе дорогу сквозь прозаический официоз. В лучших своих стихах Николай Рубцов воспевал Россию ушедшую, но не погибшую: «Словно зеркало русской стихии, Отслужив назначенье своё, Отразил он всю душу России! И погиб, отражая её». (о Пушкине).

Наверное, трудно, да и не нужно переводить на иностранные языки такие проникновенные строки Николая Рубцова, строчки, где слова сами сливаются с музыкой, грустной, как большинство русских песен: «Тихая моя Родина! Ивы, река, соловьи…, Мать здесь моя похоронена в детские годы мои… Тихо ответили жители, тихо проехал обоз. Купол церковный обители яркой травою зарос».

Русский язык и русская литература не погибнут, несмотря на усилия Бодуэнов де Куртане и их сегодняшних болонских последователей. Фронтовики рассказывали, как однажды группа бойцов, вырвавшись из окружения, долго бродила по дремучему лесу. Надежда на спасение терялась с каждым часом. И вдруг невдалеке они отчётливо услышали Русскую речь, конечно же, не в самом изысканном варианте. Какое это было счастье! Сегодня мы (по нашим грехам) находимся в иноязычном окружении, но это еще не конец, ибо мы – наследники самого совершенного в мире средства общения – языка Вечности.

 «Не будет наследства другого
Главнее, чем русское слово!» (Николай Рачков).

Михаил Яблоков

,